Карэн Шахгалдян, один из самых интересных московских скрипачей, дал в Петрозаводске два концерта.
Его сольная программа была посвящена 140-летию со дня рождения Ф.Крейслера и 180-летию со дня рождения Г.Венявского, концерт для скрипки с оркестром К.Нильсена, исполненный на следующий день, стал подарком от скрипача Шахгалдяна маэстро Стравинскому.
Об аналитическом подходе к профессии, режиссёре Тарковском, о том, как биография Агаты Кристи помогает воспитывать детей, шаманстве на сцене и в жизни Карэн Шахгалдян рассказал в личной беседе.
– С вашим приездом в нашем городе появилось солнце…
– Я его очень люблю. Если ты о чем-то думаешь и на что-то настраиваешься, это происходит. С помощью вашей филармонии я был настроен на то, что солнца в Петрозаводске должно быть много.
– То есть вы верите в возможности высших сил? Энергетические поля?
– Не просто верю – я это чувствую на себе. Наша профессия целиком построена на энергии. Я как исполнитель и как слушатель, когда я в зале, либо чувствую артиста, либо нет: насколько артист владеет энергетикой, насколько она от него исходит.
У Паганини, кстати, была целая система воздействия на зал – «игра по спирали», как он это называл, – завлекать публику и затягивать ее в себя. Если серьезно, то ты, конечно, вводишь себя в определенное состояние на концертах, чтобы это воздействовало на публику, поэтому музыкантов и актеров в каком-то смысле можно сравнить с шаманами.
– Восточные люди по идее подобны солнцу – такие же яркие, горячие, энергичные. Это так?
– Нет! На мой взгляд, это абсолютно не зависит от места рождения, веры, цвета кожи… В среднем, по исследованиям, может, и так, но, например, скандинавы могут быть солнечными и энергичными, а на юге, наоборот, много ленивых, ничего не делающих людей.
– А вы?
– Со мной все непонятно. Родился и вырос в Москве, воспитан в русской культуре, исторически имею армянские корни. При этом моя мама с Северного Кавказа – это другой тип, другая ментальность. Поэтому я всегда с сомнением отношусь к определениям типа людей, мы же все очень разные, есть сторона видимая, есть сторона подводная – иногда неизвестно, какая из этих сторон сильнее, более заметная, истинная.
– Есть место маске?
– В маску я верю, но для себя отрицаю. Я не люблю искусственность и в жизни, и особенно в творчестве – всегда чувствую, кто притворяется, и совершенно не приемлю. Может, искренно и то и другое: ты можешь быть в обществе более открытым, а дома созерцательным.
В актерской профессии, например, нужно уметь изобразить определённую эмоцию, но это не отрицает того, что эмоция должна быть прожита. Идеальный маршрут, как говорил мой педагог, – от сердца через мозг, через руки в инструмент и в публику. Все должно быть задействовано. Игра только эмоциями – это довольно примитивно, если только человек не гений. Игра только разумом – это холодная игра. Надо стараться объединять и то, и другое.
– Скрипку издавна считали инструментом дьявола, это, конечно, шаблон. Мне скрипка кажется инструментом женским, лирическим. Какой образ у вас?
– Есть замечательное слово – инструмент. Скрипка – это инструмент, который позволяет быть дьяволом, женщиной, ребенком, собачкой… Если у тебя есть определенная философия, взгляд на добро и зло, ты посредством инструмента можешь его выразить. Разные музыканты в разное время делали это по-разному. Неспроста говорят, что у одного музыканта темный звук, у другого – солнечный и легкий. Скрипка – возможность самовыражения.
– Какие образы вам больше удаются? Что интереснее?
– Тут вступает в действие самый важный фактор – композитор. В конечном итоге мы – проводники его идей. В идеале настоящий мастер воплощает идею композитора, добавляя в нее свой взгляд на нее. В зависимости от этого ты можешь даже трагическую вещь сыграть со светлым настроением. Или, наоборот, сделать ее еще более темной… Очень интересное действо, дающее огромное количество вариантов, поле для фантазий и творчества.
– У вас есть любимые композиторы?
– Не могу назвать кого-то одного, потому что очень интересна эта задача – вжиться в образ. Опять же много похожего с актерской профессией. Пока ехал в Петрозаводск, в поезде читал лекции Тарковского: он говорит невероятно точные вещи о кинематографе, литературе и искусстве. Такое ощущение, что если заменить эти слова на музыкальные термины, то получится настоящее музыкальное исследование занятий музыкой.
– Чем вас привлекают лекции Тарковского?
– Мне интересно читать разное. На свете огромное количество информации, которой мы не знаем, которая дает тебе возможность думать и рассуждать. Личность Тарковского сложно недооценить, широта его мысли невероятна.
Мы, музыканты, как актеры перерабатываем в себе очень широкий спектр разных взглядов и мнений, которые потом преобразуются в тот самый взгляд на жизнь, который должен быть у каждого артиста. Однако невозможно дать гарантий, что это проявится в исполнении. Человек может быть невероятно образованным интеллектуалом, но игра его – совсем неинтересной. При этом, выходя на сцену, нужно уметь донести до публики идею. Причем желательно сделать это очень искренне, самому в это верить.
– Какие книги любите читать кроме профессиональной литературы?
– В последнее время потянуло на биографии, прямую речь от людей выдающихся… Из недавно прочитанного и очень меня поразившего – Оруэлловские утопии, совершенно страшные, на мой взгляд, книги середины ХХ века, описывающие идею тоталитарного государства. Оруэлл настолько точно описал стопроцентно работающий рецепт, как управлять массами, что начинаешь задумываться, почему государственные деятели разных стран не делают именно так. Это работающая структура. Человек, к сожалению, очень слаб и мягок, как пластилин, из него можно лепить все, что угодно. Убеждаюсь в этом каждый раз. Как на встрече с журналистами замечательно сказал Сокуров (он тогда закончил снимать «Фауста»): «Нет такой глубины зла, в которую человек не может опуститься. Предел добра есть, а глубины зла нет». Это действительно так: вчера человек с невероятной легкостью может играть потрясающие концерты, писать книги, рисовать картины, а назавтра стать чудовищем… Это меня, конечно, очень удивляет. Не могу сказать – расстраивает, потому что это природа человеческая, с которой ты не можешь бороться, но знать об этом надо.
– Чья биография вам запомнилась больше других?
– В контексте того, что у меня растут двое детей, был совершенно поражен биографией Агаты Кристи и ее отношением к воспитанию детей. У нее невероятный слог, она замечательно, живо и образно пишет о своей жизни, о своих отношениях с матерью… Для меня её пример – это один из образцов того, как нужно выстраивать отношения с детьми: исключительно на любви, доброте и внимании.
– Скрипку вы явно выбрали не сами – это за вас сделали родители. Нравится ли вам то, чем вы занимаетесь сейчас?
– Сейчас уже нравится, но до определенного возраста, лет до 16-17-ти, если не больше, я не осознавал до конца, что делаю. Но такова специфика профессии: как и в спорте, надо начинать рано, чтобы развиться мышечно. Когда приходит осознание, ты начинаешь получать удовольствие от взаимодействия с инструментом. Занятия музыкой, по большому счету, это процесс общения: нахождение общего языка с инструментом как разговор с незнакомцем, который потихоньку становится человеком, максимально тебе близким – твоим другом, спутником жизни, женой, любовницей… Инструмент настоящего музыканта, который много лет занимается музыкой, ему так же близок как член семьи. За счет общения с близкими происходит познание, изменение, понимание себя. Также и с инструментом – ты по-новому узнаешь себя, свои возможности и взгляды.
– Какой у вас аналитический подход к жизни…
– Я не делаю это специально, не сажусь выводить формулу, чтобы по ней жить, ведь жизнь неожиданна: сегодня ты думаешь так, а завтра все может поменяться. Это бесконечный процесс познания.
– В праздничном концерте с Мариусом Стравинским вы ведь неслучайно играете? Нильсен стал настоящим подарком маэстро Мариусу Стравинскому в День рождения.
– Изначально мы говорили с филармонией про мой сольный концерт. Так как мы с Мариусом хорошо знакомы, у него возникла идея сыграть вместе. Я сказал: «С тобой – все, что угодно, что скажешь». Он предложил концерт Нильсена. Это крайне редко исполняемое в нашей стране произведение на Западе играют, но тоже не очень много. Я его никогда не играл, пришлось приложить усилия, чтобы успеть выучить. Концерт очень серьезный, идет около 40 минут, с двумя каденциями – большая масштабная работа, интересная, совершенно новая для меня музыка. Я Мариусу очень благодарен, потому что получился в итоге подарок не ему, а мне. Хочу, чтобы он остался в моем репертуаре, хочу играть его и дальше.
