– Мне действительно очень понравилось в Петрозаводске. Атмосфера в филармонии необыкновенно теплая. Кроме того, установился прекрасный контакт с дирижером, что не само собой разумеется. Всегда немного волнительно перед встречей с маэстро – не знаешь, возникнет ли взаимопонимание. Его трудно создать – оно либо есть, либо его нет. Я очень рада, что все сложилось так удачно. Схожая ситуация в камерной музыке: можно «урепетироваться» до потери сознания, но ничто не поможет, если нет какой-то химической совместимости. С Анатолием Рыбалко было очень приятно общаться по-человечески, и игралось с ним легко...
(Софья Гюльбадамова обстоятельно отвечает и на стандартный вопрос о петрозаводских впечатлениях, и на любой другой. Эта девушка не приемлет работы в полруки, отдается своему делу на все сто и получает за это заслуженное вознаграждение.)
– Софья, Вы выпускница Московской музыкальной школы имени Гнесиных. Какие у Вас остались воспоминания о ней?
Это были лучшие годы в моей жизни, и, если честно, безумно хочется вернуться обратно в детство. Недавно появилась возможность пообщаться с некоторыми из выпускников школы, и выяснилось, что я не одна такая. Это был необычайно счастливый период. В Гнесинке присутствовало ощущение семьи, и оно никуда не уходит. Если встречаешься с кем-то из выпускников, кого даже раньше не знал лично, все равно возникает чувство родства.
– Вы помните свои впечатления от первого выступления?
Мне было лет шесть или семь. Это произошло в Музее им.Глинки. Хорошо помню, как мой педагог, Михаил Сергеевич Хохлов, прямо перед началом концерта учил меня кланяться: выяснилось, что на сцене я собиралась сделать реверанс. Пришлось обучать кивать головкой. А потом к маме подошла слушательница и сказала: «Какой красивый звук у вашей девочки!». Мама помнит тот концерт, естественно, еще лучше меня.
– Пожалуй, наравне с балетом и фигурным катанием в нашей стране всегда гордились русской исполнительской школой. А Вы предпочли образование в Германии, в Любеке. Почему?
Было много причин. Одна из них заключалась в том, что моя семья решила переехать в Германию. Нужно было найти хорошего педагога по специальности. Я попросила помочь с выбором преподавателя своего знакомого, уехавшего уже к тому времени в Любек. Он порекомендовал меня известному пианисту, профессору Джеймсу Токко, который, кстати, в 1970-х приезжал в Россию и был лауреатом конкурса Чайковского. Он американец, но с европейской школой: много лет учился у Магды Тальяферро в Париже, затем у Клаудио Аррау. Этот музыкант впитал в себя столько интересного, что, я считаю, мне исключительно повезло быть его ученицей.
Джеймс Токко – непривычный тип педагога для России. У нас, когда приходишь на урок, всегда получаешь огромное количество безумно полезной и интересной информации, но зачастую необходимость «включить» голову и дойти до чего-то собственным умом просто не возникает. Токко же никогда ничего не раскладывал по полочкам. Технической стороной он, в общем-то, тоже не занимался, потому что у него самого таких проблем не было. Есть люди, настолько одаренные от природы, что им не приходится задумываться над подобными сложностями. Никогда не забуду, как пришла к нему на урок с концертом Шумана. В третьей части один пассаж вызывал у меня затруднения, и я попросила мне помочь. Джеймс Токко поднял на меня свои ясные синие глаза и спросил: «Разве это сложно?». Но потом подсказал, как с этим справиться. А в мастерстве буквально несколькими словами или неожиданной ассоциацией вдохновить и раскрыть эмоционально – ему нет равных. Так что Любек – это, с одной стороны, случайность, но с другой… Я думаю, что ничего не происходит просто так. Я училась у Джеймса Токко 10 лет, и он стал для меня очень близким человеком.
– А Вы продолжаете с ним общаться?
Да. К счастью, со всеми своими педагогами дружу и всех очень люблю. Каждому безумно благодарна. Мне ближе всего два преподавателя, у которых посчастливилось учиться по 10 лет: Михаил Сергеевич Хохлов, педагог и директор Московской музыкальной школы имени Гнесиных, ныне лицея, и Джеймс Токко – мой профессор в Любеке. С Жаком Рувье (наставник Софьи в Парижской консерватории – ред.) тоже поддерживаю связь: мы созваниваемся, нам всегда есть о чем поговорить. Можно сказать, что это уже не отношения педагог-ученик, а скорее дружеское общение.
Большое влияние на меня оказал прекрасный молодой пианист Гигла Кацарава, воспитанник Льва Наумова и Лазаря Бермана. Хотя я училась у него всего лишь один год, это время явилось чрезвычайно насыщенным и плодотворным.
– У Вас в послужном списке много конкурсов. Какой из них для Вас самый важный?
Каждый по-своему важен. Любая победа – это всегда радость. Могу сказать, что самым сложным стал конкурс имени Пуленка во Франции в 2008 году. Там был колоссальный объем репертуара, который требовалось выучить специально для этого мероприятия и исполнить в течение недели. Конкурс состоял из трех туров, но последний включал три этапа, на которых надо было играть сольную программу и два концерта – с роялем и с оркестром. Такое чисто физически тяжело выдержать. И тем приятнее было получить высокий результат (Софья была удостоена Первой премии – ред.). В принципе, я всегда старалась избегать конкурсов, потому что это совершенно не моя стихия. Есть люди, у которых такая крепкая нервная система, что им без разницы – играть на конкурсе или на концерте. Мне не все равно. Перед жюри чувствую себя и сейчас некомфортно.
– У Вас когда-нибудь возникает желание отдохнуть от музыки?
Никогда. Я слушаю музыку 24 часа в сутки. Если она не звучит реально, то играет внутри меня. В большинстве случаев даже знаю, в чьем исполнении. У меня в голове постоянное бесплатное радио. Должна сознаться: чаще слушаю записи не пианистов. Кстати, у меня была мечта стать скрипачкой. Родители рассказывают, что когда они отдавали меня в школу, спросили, на чем я хочу играть – на скрипке или на фортепиано. Говорят, я ответила: на фортепиано. Но, по правде сказать, этого не помню.
– Почему такой выбор?
Мои родители чрезвычайно музыкальны, у обоих абсолютный слух. Мама мечтала стать пианисткой, была принята в музыкальную школу, но, к сожалению, обстоятельства сложились так, что учиться там ей не довелось. Тем не менее ее музыкальная интуиция развита просто потрясающе! У меня была особенность: я очень быстро учила текст наизусть и переставала смотреть в ноты. Мама часто приходила ко мне и говорила, например: «Мне кажется, в этом месте должно быть crescendo». Смотрю в ноты и вижу – действительно, там обозначено именно то, что она говорит. «Откуда ты знаешь»? – «Я так чувствую». А с папой история тоже печальная. В музыкальной школе, куда его привели родители, были свободные места только в классах скрипки и баяна. И угадайте, куда его отдали?
– На баян?
Да! Я переживаю из-за этого до сих пор, потому что, как мне кажется, папа мог бы быть прекрасным скрипачом. Но в итоге он стал замечательным программистом.
– По Вашим наблюдениям, многие выпускники Гнесинки остаются в профессии?
К сожалению, далеко не все. Сейчас такая ситуация, что сложно выжить, если ты не одержим музыкой. Кто-то, может быть, учился по желанию родителей, а потом понял, что это не его путь. Когда нас в 5 лет отдавали в Гнесинку, что мы понимали? Решали родители… И потом: 80 процентов учеников – это дети музыкантов, которые видели у своих детей талант и, наверное, надеялись им впоследствии помочь.
– Сегодня в профессию приходят, в основном, люди из музыкальных династий…
Я думаю, что профессия музыканта всегда была профессией династий. Не уверена, правильно ли это. Кто-то направляет своего ребенка этот путь, потому что сам его прошел. Некоторые дети, будучи круглосуточно окруженными музыкой и всем, что с ней связано, просто не представляют себе других вариантов. А потом мучаются всю жизнь. Мне кажется, родители должны критичнее подходить к таким вопросам. Это настоящая драма, когда взрослый человек оказывается в профессии, которой он не горит на 100 процентов. Чем быть музыкантом в полруки, лучше не быть им совсем.
– А как определить, что музыка – это судьба? Ведь всегда есть этап, когда нужно заставлять ребенка заниматься… Как отличить ложный выбор от банальной лени?
Тут многое зависит от родителей, от их умения убеждать, при необходимости – заставлять, но и, безусловно, чувствовать своего ребенка.
– Как было у Вас?
На меня никто не давил. Конечно, как и всем детям, периодически хотелось полентяйничать. Иногда делала вид, что занимаюсь, а на самом деле на коленках лежала книжка. Когда в коридоре слышались мамины шаги, придвигалась ближе к инструменту, чтобы скрыть свое «хулиганство». Или, например, смотрела телевизор, отраженный в пианино, с выключенным звуком. Но в принципе меня никогда не заставляли, да и сделать это невозможно. Если я чего-то не хочу, то делать этого не буду.
Были ребята в школе, кстати, из музыкантских семей, которых чуть ли не силой принуждали заниматься. Из них примерно половина стала музыкантами, причем очень хорошими. Кто-то сменил профессию. Как разовьется дарование ребенка, никто предсказать не может, это зависит от многих составляющих, как в мозаике. Если, например, повезет с учителем, то у ребенка талант раскроется так, как не произошло бы, учись он у другого педагога или на другом инструменте. Наверное, в чем-то это игра в рулетку.
– В России бытует мнение, что академическому музыканту на западе легче пробиться. Это так?
Честно говоря, после стольких лет, что я там прожила (Софья живет за пределами России уже 16 лет – ред.), могу с уверенностью сказать, что это совершенно не соответствует действительности. Далеко не все, к сожалению, определяется профессиональным уровнем. Многое зависит от удачного стечения обстоятельств: надо оказаться в нужное время в нужном месте.
– Вы сами организовываете свои концерты или работаете с агентами?
К сожалению, пока результаты работы агентов, с которыми мне доводилось сотрудничать, не были удовлетворительными. И сейчас это остается актуальной проблемой: не далее как позавчера я рассталась со своим французским агентом. Время покажет, нужно ли переживать по этому поводу. Надеюсь, что в будущем ситуация улучшится, потому что хорошая агентура – важная составляющая концертной жизни артиста. Если таковой нет, приходится все делать самому, а организация концертов требует немыслимого количества времени. А ведь параллельно еще хочется помочь друзьям с выступлениями. В конце дня ты понимаешь, что ничего толкового не сделал, к роялю не подошел, и время потеряно.
– В одном интервью Вы назвали имена музыкантов, которые Вас вдохновляют: Святослав Рихтер, Леонид Коган, Давид Ойстрах, Гэри Хоффман… А что Вас вдохновляет вне музыки?
Вы говорили про фигурное катание и балет – это как раз те направления в искусстве и спорте, которые меня очень интересуют.
Балет обожаю с детства, более того, еще одна моя неосуществившаяся мечта – стать балериной. Я перепортила все тапочки, которые были в доме, пытаясь встать на «пуанты» рядом со спинкой стула. В итоге тапки расклеивались, балериной я не стала, но продолжаю нежно и преданно любить этот вид искусства. То же самое касается и фигурного катания. Люблю смотреть чемпионаты и выступления. Для меня это очень мощный источник вдохновения. Болею, конечно, всегда за Россию. Кроме того, я обожаю живопись, в частности, период импрессионизма. Стараюсь следить за выставками. Благо в Париже, где я живу, с этим проблем нет. Но самым главным источником сил и энергии для меня являются друзья, общение с ними. Мне так повезло в жизни! У меня самые чудные друзья, которых только можно себе вообразить! Если бы все отобрали, но друзей оставили, то я бы все равно была счастливым человеком.