Газета «Филармония», № 6 (25), июнь 2000г.
Автор: Юлия Генделева
Какую работу надо провернуть каждый раз для того, чтобы он состоялся? Не так уж часто задается публика подобными вопросами, и это правильно: ей и не надо знать всего, что предшествует встрече с музыкой. Но иногда очень хочется заглянуть по ту сторону рампы… Так что же скрыто там, за кулисами? Или, может быть, кто? Впрочем, наша публика знает: за кулисами многих сотен симфонических и камерных концертов филармонии последних двадцати лет стоит Татьяна Георгиевна Шерудило
Иногда она называет себя «работников невидимого фронта». Но ведь именно она и ее коллеги по «передовой» делают возможной нашу встречу с музыкой и музыкантами.
Двадцать лет. Сколько это концертов – счету не поддается. Сколько солистов, наших и приглашенных, упрошенных, заманенных, прирученных, влюбившихся, наконец, в наш город, публику, оркестр… Сколько проданных нам абонементов, выпущенных афиш, подготовленных радиопередач, добытых всеми правдами и неправдами нот… А сколько нервов, потраченных из-за всевозможных неполадок и неурядиц, ведь чего только не случается с людьми, инструментами, залами, нотами, и, разумеется, все – в последний момент!
Что же в награду? Музыка, Музыка, Музыка. Все – ради нее и нашей встречи с ней. А когда требуется что-то объяснить, Татьяна Георгиевна вспоминает слова Гоголя: «Если и музыка оставит нас, что будет тогда с нашим миром?»
Желтое море – на его берегу она родилась. В городе Далюнь, где и Китай уже кончается, служил ее папа-железнодорожник. Когда вернулись в Петрозаводск, трехлетнюю Таню не взяли в детский сад – выросшая с няней-китаянкой, она почти не говорила по-русски. Зато была на редкость самостоятельной: в шесть лет сама прошла прослушивание в музыкальную Школу, пропутешествовав через весь город. Ее приняли.
– Отец всегда хотел заниматься музыкой. После воны у него ничего не было, только аккордеон «Красный партизан». Он-то и служил мне первой клавиатурой, пока не купили рояль. И «Спи, моя радость, усни» я тоже впервые услышала от отца, когда он пел колыбельные моим младшим сестрам. Он вообще был нам больше мама, чем мама; на ней, видимо, сказалось военное время: всю молодость она отдала войне, прошла медработником от Карелии до Германии.
Через несколько лет семья снова собралась в путь: на этот раз отца бросили на прорыв в Монголию. Кочевники жили там в современных домах, в горах цвели огромные мохнатые подснежники, а музыке учили, увы, дилетанты. Для музыкального образования эти годы оказались потеряны, что и повлияло на будущую жизнь: при поступлении в училище Татьяне рекомендовали уже не фортепианное, а теоретическое отделение. Его она и закончила. Среди ее соучеников – Александра Воропаева, Елена Леонтьева, Алексей Савельев, Александр Шишлянников, Сергей Суэтов…
Потом – три года в музыкальной школе Надвоиц, которые она вспоминает «с величайшим наслаждением: такого братства я нигде больше не ощущала». Еще шесть лет – в студии при Доме офицеров. Там уже понадобилось проявить характер: нелегко гражданскому человеку среди военного населения. А в 1980 году в филармонии открылась должность второго редактора.
– И в августе я вступила в этот «теремок». С каким удовольствием я туда вошла – везде артисты, всюду репетируют, ансамбли, лекторийные группы, эстрадные – муравейник! В свои тридцать лет я поняла, что мира совсем не видела.
16 абонементов в музыкальных школах республики, 30 концертов в месяц по плану – это сколько же разъездов по Карелии! Иные были времена, именитые музыканты играли в Кеми, Беломорске, Лоухи.
– С нашим симфоническим оркестром, благодаря связям Э.Р. Чивжеля, выступали солисты такого уровня, о котором сейчас можно только мечтать – В. Третьяков, М. Плетнев, В. Виардо, В. Постникова, Л. Берман, В. Крайнев…И, к великому удовольствию республики - хоры. Договор с оркестром, относившемуся тогда к Карельскому радио и телевидению, был прерогативой художественного руководителя филармонии В.С. Сеидова. Он потихоньку впускал меня в эту сферу, а после его ухода Чивжель пожелал составлять программы только со мной.
Эдвард Чивжель был идеалом, человеком, на которого я смотрела с обожанием и восторгом (хотя это не означало безоговорочного согласия во всем). Он умел идти вперед, видя главное и отметая все частности. Благодаря симпатии Е.А. Мравинского у него была масса гастролей по стране, в том числе в Ленинграде (там, в филармонии, до сих пор вспоминают, как при внешней холодности он умел расположить к себе), контракты в Швеции, в Австралии - сил хватало на все. И в нашем оркестре царила очень творческая атмосфера. Только благодаря Эдварду Ричардовичу в Карелии стало известно широкому кругу слушателей имя Альфреда Шнитке. До сих пор он один из самых почитаемых у нас современных композиторов. На свой первый концерт Шнитке приехал сам, в Concerto grosso исполнял партии. клавесина в оркестре. Хотя тогда даже его запрещали произносить, Чивжель этим пренебрег, и его серьезный шаг достоин уважения.
Имя этого дирижера обладало какой-то магией: в Карелию ехали к Чивжелю, к его рукам. Когда в январе 1991 года он остался на гастролях в Америке, шок прошел только к апрелю. Только тогда возобновились концерты. Теперь надо было все строить самостоятельно, и я начала постигать мир дирижеров. К нам приезжали тогда Фуат Мансуров, Имант Коциньш, Алексей Гуляницкий. Очень выручил Виталий Витальевич Катаев – приезжал сам и привозил достойных солистов. Многие связи достались от Чивжеля по наследству. К некоторым музыкантам я прикипала сердцем: это Григорий Соколов, Андрей Корсаков, Виталий Катаев.
В тайнике – святая святых – хранятся афиши с автографами гастролеров. И особенно дорожит Татьяна Георгиевна афишей с ораторией «Иван Грозный», которую подписал Иннокентий Михайлович Смоктуновский – он выступал здесь незадолго до своей кончины.
Среди всего, что происходило в филармонии за эти годы, есть два дела, ради которых, как говорит Татьяна Георгиевна, можно многое пережить. Фестиваль «Дни камерной музыки» – ее детище, которому уже больше десяти лет, выросшее из Недели камерной музыки, ставшее международным, обретшее свои традиции. Второе – симфонические абонементы для детей и юношества.
– Может быть, это громкие слова, но по сути верные: это то дело, которому я служу.