Беседа с Сергеем Ролдугиным завершает серию «кофейных» интервью сезона 2009/2010.
– «Дом музыки», художественным руководителем которого Вы являетесь, располагается во дворце на набережной Мойки. Как хозяин дворца, пожалуйста, представьте ваш Дом.
Предполагается, что в Санкт-Петербургском «Доме музыки» будут собраны шедевры с музыкальной точки зрения: самые талантливые молодые исполнители, самые лучшие профессора для студентов... Чтобы добиваться художественных высот, обращаться к самому прекрасному, прекрасным должно быть все, включая здание. Им стал особняк Великого князя Алексея Александровича Романова, родного брата Александра III. Особняк отреставрирован, сейчас пока для широкой публики не открыт (открытие будет осенью), но те, кто там был, говорят, что такого никогда не видели! Конечно, наш дворец не сравним по масштабам с Зимним, но он тоже царский. Это строение архитектора Месмахера, который хотел на примере этого дворца представить стили архитектуры разных стран. Там есть голландская гостиная, танцевальный зал эпохи Людовика XV, Розовая гостиная в стиле рококо, китайский кабинет, фламандская гостиная, английский зал… Все подлинное – живопись, паркет, деревянная архитектура, обивка, панели (за исключением материалов – шелк на стенах, конечно, современный).
– Есть ли у Дома музыки спонсоры?
Есть, и спонсоры очень хорошие. К богатым людям не надо относиться как к идиотам, они по своей части очень талантливые люди. Если у человека материальная база обеспечена, уже не нужно большего. А что нужно? Начинает работать духовная потребность. Человек все-таки духовное существо, и вот тут их надо заинтересовать тем, что высокое классическое искусство – это огромное удовольствие. Надо умно заинтересовать, не насильно, чтобы им действительно понравилось, и зачастую так и случается. Я сумел заинтересовать и пробудить подлинный интерес к музыке. Заходишь в дом к солидному человеку – там звучит тихая классическая музыка. Проходят встречи на высоком уровне – приглашается струнный квартет. Когда на 300-летии Петербурга в гостях были почти все президенты мира, я был на банкете, где играли не гитары, а именно струнный квартет. Кстати, тогда еще Билл Клинтон сказал, что он впервые был в театре оперы и балета! С американской простотой сказал, как это, оказывается, интересно. Теперь он все время приезжает в Мариинский театр... Россия пригласила первый раз в театр, Россия открыла окно в классическую музыку – неужели это не престиж страны? Когда люди видят, как себя ведет элита общества, мне кажется, это формирует взгляд на вещи.
– Является ли «Дом музыки» для кого-нибудь из музыкантов официальным местом работы? Скажем, как филармония для ее солистов…
Такого нет. Постоянных солистов, которые занимаются в Доме музыки, человека три. Со всей России. Но мы делаем совместные проекты с Московской филармонией, «катаем» на петербургских площадках ее артистов, солистов концертного агентства Башмета, а он «катает» наших! У нас тесные связи с Мариинским театром. С удовольствием помогает Валерий Гергиев, он очень большое внимание уделяет молодым исполнителям. У нас маленький зал, а зал, который построил Гергиев, огромный, по акустике это российский Карнеги-Холл. Так в один голос говорят и наши, и зарубежные музыканты. Зал мирового, космического уровня!
Я видел, как Валерий Абисалович строил свой зал. Он звонил мне ночью, прилетев откуда-то из Канады, и просил: «Приезжай хоть на полчаса, мы акустику попробуем!» Я приезжал в этот концертный зал ночью: кругом ходят помощники, на руке Гергиева спит его дочка…Но он проверял сам, не нарушена ли технология. Самым главным была акустика! И Гергиев победил, потому что акустика зала – гениальная.
– Как часто будут проходить концерты в вашем зале, в зале дворца?
Я не хочу, чтобы был вал – утром концерт, вечером концерт, каждый день концерт… Нет, максимум два в месяц. Вследствие ограниченности площади в залах народу будет присутствовать мало, но зато концерты станут эксклюзивными.
– Дом музыки создан для того, чтобы была музыка, и у нее было будущее…
Никита Михалков как-то сказал: «Тебе хорошо, у тебя игра длинная». Я не хочу сиюминутных результатов, я хочу наладить систему, чтобы молодые люди знали: если они хотят «засветиться», найти путь – им помогут. Адрес – Санкт-Петербургский Дом музыки. Но это надо заслужить. Я очень критично провожу отбор: присылают заявки, два раза в год я устраиваю прослушивания, где сам слушаю всех, приглашаю в другие проекты.
У нас три ступени. Первая называется «Молодые исполнители России», Неизвестным ребятам дается возможность выступить с концертом, а я смотрю, как прошла встреча с публикой. Это же совершенно разная степень выступления: играет ли ученик перед профессорами, или ему нужно завоевать слушателей. Как правило, в зале сидят скептически настроенные люди, их надо удивить. Если человек на это способен, ему можно простить недостатки, которые всегда бывают в первый раз. Потом молодых музыкантов я приглашаю на мастер-классы к знаменитым профессорам и начинаю их готовить к конкурсам, где они побеждают и переходят на второй этап. Это – «Музыкальная сборная России», ребята-лауреаты. Им я уже предлагаю концерты не только в Петербурге, включаю Москву и другие города, например, Кисловодск… Уже просят: «пришлите нам своих», потому что знают, что точно будет качество, и выйдет недорого. Третий этап – это «топовые» ребята, покорившие Запад: Алена Баева, Сережа Антонов, Саша Бузлов, Никита Борисоглебский, Саша Мельников, Боря Андрианов… Они уже нарасхват.
Музыкантов мы не связываем контрактами, я с них не беру проценты, просто устраиваю концерты. У нас не артистическое агентство, иначе должны быть обязательства, допустим, организовать не менее 20 концертов в год. Я такого не хочу.
– Как мы поняли, Дом музыки – царство молодых исполнителей. В своей работе Вы сознательно ориентируетесь именно на молодежь?
Моя позиция такова: надо обращать внимание и на молодых тоже. Самое главное – это талант. Надо выбирать молодых, но талантливых. В любой сфере деятельности увидеть искорку – вот это мое кредо. Да, Санкт-Петербургский Дом музыки готовит молодых ребят к победам на конкурсах. Но даже если они занимают вторые, третьи места… Есть люди, которых можно назвать неконкурсными, таких артистов тоже нужно замечать, и я беру их в сферу своих интересов и представляю публике.
– Вы говорили о мастер-классах… Дорогое, наверное, удовольствие для начинающей «звезды» - мастер-классы в Санкт-Петербургском Доме музыки?
Ничего подобного. Я сказал спонсорам: хотите иметь качество – надо вкладывать деньги. Вернется сторицей. Талантливым ребятам мы оплачиваем дорогу, проживание, питание… Более того, мы приглашаем и их профессоров побывать на этом мастер-классе, чтобы, во-первых, профессору не было обидно, что у него забирают талантливого ученика, а во-вторых, чтобы профессор тоже прикоснулся к погоде высших слоев педагогического общества.
Дом музыки приглашает лучших профессоров мира (во всяком случае, Европы), которые воспитали Цнайдера, Рахлина. Это бывшие «наши», которых хочется вернуть. Скрипку преподают Кушнир, Гарлицкий, Брон; Башкиров, Коля Петров преподают фортепиано… И наши, и иностранные педагоги с удовольствием приезжают и занимаются с нашими ребятами. Например, Герингас преподает виолончель…
Хотелось, чтобы все было идеально. Я решил построить систему так, как я считаю нужным. И она дает результаты: за 3 года у нас около 60 человек стали лауреатами.
– На фестивале «Белые ночи Карелии» Вы и ваши солисты представили весьма демократичную программу: первый фортепианный концерт Чайковского и первый скрипичный концерт Шостаковича. А Вы любите брать в работу редко исполняемые сочинения?
Не хочу обидеть Московскую филармонию, но меня просто шокировало их заявление, что первый скрипичный концерт Шостаковича для публики слишком сложен. Я совершенно убежден, что петрозаводская публика восприняла его с пониманием, потому что это гениальное произведение. Когда говорим «редко исполняемое сочинение», надо разобраться, почему оно таким стало. Как правило, в каждом произведении можно найти зерно, которое побудило композитора его написать, и оно не может быть безразличным и неинтересным. Но справедливо забытой музыки я не встречал. Надо уметь найти это «нечто», и нет таких произведений, где этого нельзя бы было найти.
– Наша публика, безусловно, влюбилась в Мирослава Култышева и Павла Милюкова. Расскажите, пожалуйста, о них чуть подробнее.
Паша Милюков – мальчик из Перми, сейчас учится в Москве в аспирантуре. Паша харизматичен, его хочется слушать. Он играет сложный концерт, а вам не будет скучно. Смотрите, какой энтузиазм был у вашего оркестра, как они не хотели испортить его piano, поддерживали его в темпе… Павел заставляет с ним вместе играть. Мне кажется, у него хорошее будущее. В Петербурге его уже все знают, на концерты приходит очень много поклонников классической музыки. После концерта, когда Паша спускается по лестнице, бабушки стоят и аплодируют, не расходятся, хотят прикоснуться, поговорить... У вас Паша репетировал так, что две струны порвал. Настоящий человек, он не может играть плохо, спустя рукава: «а-а, Петрозаводск, я тут как-нибудь сыграю, а вот в Америке…» Он отвечает перед музыкой, а не перед людьми в зале.
Мирослав – это мальчик, которого заприметили с детства. Когда я его услышал, сразу понял, что он будет интересным. Мы стали целенаправленно готовить этого пианиста к конкурсу Чайковского. Там Мирослав занял второе место (первое не присуждалось), но это чистый плод интриг. Его второе место (фактически первое) совершенно не играет никакой роли. Мирослав нарасхват так, что ему не надо больше никаких конкурсов. У него и гонорары в порядке, и концерты… У Мирослава есть то, о чем мечтает любой солист – востребованность. Его хотят все! Сейчас он изъявил желание поиграть на конкурсе Шопена. Даже не знаю, надо ли ему это, хотя его пригласили даже без отборочного прослушивания (которое многие пианисты не проходят, а его пригласили прямо на конкурс!) Ему просто интересно поиграть на конкурсе Шопена, а займет место или нет – неважно. Мирослав в высшей степени интеллигентный человек, он все время стремится к чему-то более совершенному, все время задумывается, занимается. Серьезно относится к своему искусству, без «звездной болезни». Поэтому я не очень боюсь, что он загордится – он такого слова не знает!
– Вы не только руководитель Дома музыки, но еще виолончелист и дирижер. Кстати, когда поняли, что хотите быть дирижером, управлять всем?
Дело в том, что мне не хочется быть дирижером. Я очень люблю играть на виолончели, у меня много концертов, и я всегда отдаю предпочтение концертам на виолончели, нежели дирижированию. Потому что когда я беру звук на виолончели, получаю буквально физическое удовольствие. Никогда не забуду старый черно-белый фильм о знаменитом певце Джильи. Он записывает в студии арию, потрясающим голосом красиво берет высокую ноту, и от восторга собственного пения у него начинают течь слезы. Когда я увидел этот эпизод, то подумал: «неужели такого можно добиться?» Но иногда мне так нравится мой звук… Это мой наркотик.
Дирижировать начал случайно. Решил попробовать, что это такое. Когда я стал ректором Санкт-Петербургской консерватории, у меня в распоряжении оказалась кафедра дирижирования, и я решил: возьму-ка самого лучшего преподавателя, который, на мой взгляд, там был, и пусть он мне все покажет. Потихонечку стал осваивать. Потом попал в Новосибирск, и там мне предложили продирижировать концертом. Думаю, раз учился, то, надо попробовать вживую! Я дирижировал, с моей точки зрения, очень плохо, но с силу эмоциональности концерт прошел хорошо. Я отложил палочку, но месяца через три мне звонит директор Новосибирской филармонии и предлагает поговорить по программе, с которой я, как оказалось, обещал приехать в следующий раз! Как? Не помню совершенно, наверняка сказал из вежливости, как обычно бывает: «Приезжайте еще» – «Конечно!» Схватился за голову, пришлось думать. Так получилось, что после одного концерта появился другой, третий, и пошло.... Но мне нравится играть, а дирижировать.
Знаете, я счастливый человек, могу заниматься тем, чем хочу. Я не хочу дирижировать «Щелкунчиком» в Японии, мне интереснее сыграть концерт Шумана или «Рококо». Клянусь, все равно, какая публика, американская или петрозаводская – я одинаково с отдачей играю для всех. Знаете, у меня есть календарь на год: зеленым цветом отмечены дни, когда я играю на виолончели, красным – дирижирование, желтым – жюри… Календарь на 2011 год уже очень разноцветный.
– Даже неловко спрашивать о внемузыкальных увлечениях при Вашей загруженности…
Двадцать с лишним лет занимаюсь айкидо. Мой сенсэй считает, что как инструктор по айкидо я вполне могу обеспечить семью. Я же педагог и хорошо могу объяснять. Кстати, японцы ничего не поясняют, у них методы другие. Они говорят так: «Если тебе надо понять, ты поймешь. Практикуйся, и ты поймешь. А если не поймешь, значит, тебе и не надо». А я умею объяснить! Айкидо – очень интересная вещь, для здоровья хорошо. Иначе я не смог бы выдержать свой график, считаю, что солист должен быть здоровым.
– Вам удалось многое воплотить в жизнь. То, о чем многие лишь мечтают, Вы сделали. Один Дом Музыки в царском дворце чего стоит... Все сбылось, или есть мечта в запасе?
С Домом музыки был просто парадокс. Я приехал в Петербург, в город, по улицам которого ходили Пушкин, Чайковский, Шостакович, Блок, в Зимнем дворце жил царь… В центре Петербурга практически одни дворцы, и ты ходишь в живых декорациях, как гении, о которых ты читал. Дворец, в котором сейчас располагается Дом музыки, был разрушен, практически лежал в руинах, но он был таинственен! А я ходил по улицам и придумывал, какой бы себе дом купил, и выбрал этот. Сейчас в нем Дом музыки. Это – воплощение мечты, Господь Бог услышал.
В детстве, когда мне было 12 или 14 лет, произошел забавный случай. Брат сфотографировал меня с виолончелью, а на обороте фотографии я написал, кем хочу быть – лауреатом международных конкурсов, ректором Московской консерватории и народным артистом СССР. Ну, и я лауреат международных конкурсов, ректор Санкт-петербургской консерватории и народный артист России.
А мечта… Есть одна заветная мечта, я к ней иду – по-моему, она достижима! Мне от этого радостно.