У нашего гостя было типичное детство будущего музыканта, к тому же выросшего в семье музыкантов. Надеемся, вы понимаете, что это значит. «Вариантов заниматься чем-то другим у меня, конечно, особо не было», – улыбается он. Солнечная и дивно обаятельная улыбка красноречиво свидетельствует: то самое детство было вполне счастливым (кстати, об интересных фактах его биографии можно почитать на сайте артиста).
Карэн – на редкость приятный собеседник: остроумный, веселый, учтивый. И (что для нас немаловажно) любит кофе – крепкий и, желательно, сваренный по-восточному…
– Армяне – народ весьма предприимчивый, Вам восточная кровь помогает?
Скорее, мешает. По рождению и воспитанию я совершенно «московский продукт», но как армянину – а армяне в основном ленивые – мне хочется комфорта, неги, солнца (улыбается). Это предприимчивость поневоле. С удовольствием лежал бы на диване, смотрел кино, читал книжку. Но понимаю, что это невозможно.
– Музыка – единственное дело в жизни?
Вы имеете в виду, насколько я бы мог представить себя в другой профессии? Не знаю, все-таки из 34 лет 30 я занимаюсь именно музыкой. Жизнь мне интересна во всех своих проявлениях. На мой взгляд, по-другому не может быть. Ведь что есть музыка? Это и есть жизнь. Если ты не живешь полной жизнью, ты не можешь понять, о чем идет речь в том или ином музыкальном произведении. На мой взгляд, тут действует система Станиславского: ты должен все прожить, пропустить через себя.
Вообще то, чем мы занимаемся – это легкая шизофрения. Ты постоянно раздваиваешься: выходишь на сцену, чтобы что-то сказать людям, но… ты не должен ничего им говорить! В конечном итоге ты делаешь это для себя. Тебе дали уникальное право пожить в другом состоянии, высказать свои мысли, и тебе по большому счету, не должно быть важно, как они будут восприняты. Твой выход на сцену – невероятное, фантастически другое, биологическое существование, тот кайф, которого ты нигде не получишь.
– Концерт Чайковского, который Вы играли у нас – один из самых популярных. Часто приходится играть?
Это один из любимых и одновременно нелюбимых концертов: я ни разу его не сыграл так, как хочу. Этот концерт меня преследует с детства: я не знаю, как полностью найти к нему ключ и сыграть так, как, мне кажется, его нужно играть. Есть концерты, которые легче мне даются: например, Брамса мне играть легче, чем Чайковского. Но это ничего не значит. Каждый раз есть идеи, мысли, мучения, как же это сделать.
– Зато этот концерт – своего рода гарантия аншлага, в отличие от неизвестных произведений…
Нельзя играть только те вещи, которые постоянно звучат в рекламе, потому что публика их знает – в расчете на то, что именно поэтому люди придут и купят билеты. С аудиторией нужно постоянно вести диалог – всеми доступными для этого способами, публику надо готовить.
Прежде всего, должна быть хорошая реклама, достойная концерта, интересные афиши, возбуждающие в человеке желание придти. То есть, должен быть интересный дизайн, хотя уже в этом слове возникает куча оговорок: дизайн должен быть в стиле концерта, должен не быть пошлым, но при этом – ярким и привлекательным. Музыканту нужно хорошо одеваться, гладить брюки перед выходом на сцену, чистить туфли… О том, что нужно постоянно держать свой исполнительский уровень – я просто не говорю. Мы со своей стороны должны обеспечить зрителю невероятную искренность, а это невозможно, если ты на каждом концерте «не порвешься в клочья». Сейчас можно пойти и купить любую запись выдающегося исполнителя. Но люди-то приходят на живой концерт здесь и сейчас, я могу взять тебя за душу, повести куда-то и ты в конце концерта почему-то расплачешься.
– Бывают концерты под фонограмму…
Я искренне не понимаю, как можно ходить на концерты артистов, которые работают под фонограмму. Какой смысл? По сути, это как раз и есть диск, который можно слушать дома в удобном кресле с бокалом вина или в «трениках» с бутылкой пива. Зачем для этого куда-то идти, платить за билет большие деньги?
К сожалению, я давно не видел, чтобы публика на кого-то шикала, высказывая свое мнение – ведь бывают же и плохие концерты! В идеальном представлении публика должна сказать: «Вон отсюда, это очень плохо». Но этого, увы, не происходит. Даже если в зале сидит публика немузыкальная, она все равно на интуитивном уровне чувствует, хорошо ты играешь или нет. Как замечательно сказала моя знакомая: «Я не понимаю, как вы играете, но если у меня мурашки по телу бегут – значит, хорошо».
– Вы только что дали двухчасовой мастер-класс для студентов, это было очень увлекательно. Почему Вы не преподаете?
Педагогика – это воспитание. Если ты к ученикам не относишься как к детям, ты им наносишь вред. Представь, что ты своему ребенку не уделяешь достаточно внимания – через 10 лет пожнешь определенные плоды. Я не готов к этой ответственности ни физически (потому что у меня нет такого количества времени), ни профессионально. Одно дело – играть, а другое – каждое движение аргументировано объяснить другому человеку доступным для него языком.
– Как же мастер-классы?
Это совсем другое дело, на них соглашаюсь с удовольствием. Я могу увидеть какие-то «болевые точки», что-то подсказать и пожелать удачи в преодолении проблем, дать какое-то направление для развития. Педагог – отдельная профессия, которой надо учиться. Стерн когда-то замечательно ответил на вопрос «почему вы не дирижируете»: «Я в своей жизни играл с таким количеством плохих дирижеров, что не хочу увеличивать их количество еще на одного».
– Как Вы ответите на тот самый вопрос – о дирижировании?
Наверно, я буду красиво смотреться на этом месте! (смеется) Но меня это совершенно не увлекает. Дирижирование – самая сложная профессия в нашем деле: ты своей волей и своими идеями должен заразить сто оркестрантов, заставить их делать то, что ты хочешь, и с их помощью убедить три тысячи людей, сидящих в зале. Просто встать за пульт и махать руками? Я к этому не готов.
– Вы много концертируете как камерный музыкант…
Камерную музыку я люблю с детства. В консерватории даже в класс камерного музицирования пошел с первого курса (хотя официально он только со второго). Потом годы в «Виртуозах Москвы» именно в камерной игре стали для меня невероятной школой. Я скажу так: легче найти хорошую жену, чем партнеров по камерному ансамблю! Это люди, которые тебя должны чувствовать моментально и сразу, вы должны одинаково смотреть на музыку, на искусство. Вы можете быть разными, но в творчестве вы должны совпадать. В последние пять лет моей жизни все разбилось на две страны и два города. Такого, безусловно, не было, если бы не мои партнеры по Трио имени Хачатуряна.
– Вы же москвич, а трио армянское…
Я был в Ереване на гастролях, познакомился с виолончелистом Карэном Кочаряном. Тогда у нас друг о друге осталось очень хорошее впечатление. Вообще трио существует давно, лет двенадцать. Когда ушла скрипачка, Карэн спросил, возможна ли наша совместная работа в трио, смогу ли я приезжать для этого в Армению. Решили попробовать, и дело пошло.
Я не думал, что стану столько времени проводить в Ереване, но приезжаю с удовольствием. В бытовом плане это, конечно, непросто, но творчески там я могу делать вещи, которые, к сожалению, невозможны в Москве. Например, в прошлом году на мини-фестивале музыки Баха мы играли «Гольдберг-вариации» в переложении для струнного трио и «Искусство фуги» в переложении для струнного квартета. «Искусством фуги» мы занималось ровно полтора месяца каждый день, с утра и почти до вечера. Я получал невероятное удовольствие от репетиций, от того, что мы для себя остались честными: все, что придумали, сделали. В Москве, к сожалению, сейчас такое практически невозможно: прошел период энтузиазма и работы без денег. Я не могу просить моих друзей бросить работу и собраться помузицировать. В Москве жизнь построена по-другому: собрались на одну репетицию, сыграли концерт, получили деньги, разбежались. В Ереване подобное пока возможно.
– За счет чего?
А там совсем нет бизнеса в искусстве! (смеется) Например, на концерты Трио в Ереване для публики вход бесплатный. Заработать на билетах больших денег все равно не получится. Если мы сделаем дешевый вход, то потеряем часть публики – какой-то процент людей даже такую цену заплатить не может. У нас есть слушатель, который зарабатывая сбором бутылок на улицах, надевает свой единственный пиджак и приходит на наши концерты. Я понимаю, не время пока там зарабатывать на продаже билетов. Поэтому мы ищем спонсоров, общаемся с бизнесменами, убеждаем их вкладывать деньги в искусство, объясняем, зачем это нужно.
Нельзя все подчинять коммерции. Нужно обязательно понимать ситуацию изнутри и любить музыку и искусство. Тогда что-то может получиться. Но должно вырасти поколение людей, в этом заинтересованных и понимающих, что такое музыка и зачем она нужна.
– Какие доводы приводите спонсорам?
Есть один пример, который мне очень нравится – к случаю с классической музыкой он хорошо подходит. Представим классическую музыку в виде дома: сначала ставится фундамент, потом стены, крышу, в конце – внутренняя отделка, покупка мебели и так далее. А у нас сейчас примерно другая картина: стоит полуразвалившийся фундамент, не все стены, а мы покупаем новую видеоаппаратуру и ставим новый диван! В своем же доме мы бы так делать не стали, верно? Именно так я и говорю спонсорам: давайте сначала построим дом.
– Вы и в интернет-пространстве много рассуждаете о положении музыканта в современном мире, в частности, в России. Есть у Вас какая-либо устойчивая позиция, которую вы готовы озвучить?
Есть, конечно. Я же рассуждаю о том, что знаю. Позиция такова: то, чем мы занимаемся, немного не вписано в реальную жизнь в плане организованности этого действа. У нас нет базы. Вот и получается, что кто-то пробивается, кто-то нет. У нас не бассейн, а открытое море. В море как повезет, проплыл мимо корабля, зацепился за него – поплыл дальше, не зацепился… В бассейне все-таки есть дорожки.
На западе существует система зарабатывания денег музыкантами и на музыке, она во многом мне не нравится: то количество бизнеса, что пришло в искусство, мешает самому искусству. Однако она есть, и там музыкант может гастролями и концертами заработать себе на жизнь. У нас такого, к сожалению, нет. Что-то зарождается в отдельных регионах, которые богаче, чем все остальные и где руководители отдают себе отчет, что поддержкой культуры надо заниматься. Но это скорее исключение из общего правила.
– То есть пока искусство – развлечение для богатых?
Искусство – это не развлечение. Развлечение – это культура массовая, искусство массовым никогда не будет. Оно может не быть элитарным, но не должно быть массовым. У него совершенно другие задачи. Искусство может и должно приносить доход, должно быть бизнесом, но при этом оставаться искусством.